Про кладбище: вчера в честь Пасхи по местному обычаю ездили на кладбище. Обычай, кстати, очень полезный - у могил живые родственники хоть раз в год встречаются. Я на кладбище не была года четыре. Так что впечатления: одновременно и зарастает и вырубается. Могилки буквально толпятся, есть такие, которых сдвинули, оградки понастроенны в хаотичном порядке, точнее в беспорядке. Запросто можно кладбище использовать как лабиринт: вроде бы есть дорожка, вроде бы идёт она между двух оградок, но вдруг на пути оказывается ещё одна оградка, и калитки в ней нет.
Про крыши: Уже лет пятнадцать как город "духовно" развивается. Точнее делаются потуги отреставрировать старинные церкви, которых в городе не мало. Церкви этому усиленно сопротивляются, так же как уже почти сотне лет сопротивляются попыткам ветров, дождей и вандалов их разрушить. Впрочем попытки реконструкций тоже далеко не уходят - крышу покрыть, лесами окружить. В прошлом году город поменял крыши церквей на модную черепицу. Теперь яркая нарядная черепица слишком контрастирует с разрушенными серо-коричневыми улицами и домами с ползающей штукатуркой. Сейчас в городе запросто можно снимать фильмы о русской провинции 17-19 веков, причём в оригинальной архитектуре и планировке. У Бунина есть рассказ "Поздний час",
написанный в далёком 1938 годуМост был такой знакомый, прежний, точно я его видел вчера:
грубо-древний, горбатый и как будто даже не каменный, а
какой-то окаменевший от времени до вечной несокрушимости, --
гимназистом я думал, что он был еще при Батые. Однако о
древности города говорят только кое-какие следы городских стен
на обрыве под собором да этот мост. Все прочее старо,
провинциально, не более.
Цель моя состояла в том, чтобы побывать на Старой улице. И
я мог пройти туда другим, ближним путем. Но я оттого свернул в
эти просторные улицы в садах, что хотел взглянуть на гимназию.
И, дойдя до нее, опять подивился: и тут все осталось таким, как
полвека назад; каменная ограда, каменный двор, большое каменное
здание во дворе -- все так же казенно, скучно, как было
когда-то, при мне. Я помедлил у ворот, хотел вызвать в себе
грусть, жалость воспоминаний -- и не мог: да, входил в эти
ворога сперва стриженный под гребенку первоклассник в новеньком
синем картузе с серебряными пальмочками над козырьком и в новой
шинельке с серебряными пуговицами, потом худой юноша в серой
куртке и в щегольских панталонах со штрипками; но разве это я?
Старая улица показалась мне только немного уже, чем
казалась прежде. Все прочее было неизменно. Ухабистая мостовая,
ни одного деревца, по обе стороны запыленные купеческие дома,
тротуары тоже ухабистые, такие, что лучше идти срединой улицы,
в полном месячном свете... И ночь была почти такая же, как та.
Только та была в конце августа, когда весь город пахнет
яблоками, которые горами лежат на базарах, и так тепла, что
наслаждением было идти в одной косоворотке, подпоясанной
кавказским ремешком... Можно ли помнить эту ночь где-то там,
будто бы в небе?. Но как же Бунин был прав, даже более того, за больше, чем сотню лет ничего в Ельце не изменилось. Ошибся он только в одном: так и не стала Быстрая Сосна судоходной рекой.
Та самая гимназия С теми же самыми лестницами, двором и коридорами. На Елец годы не действуют.